Этот рассказ чудом выжившей Е.Пузановой я прочитал ещё лет пять тому назад.
Он и послужил основой для моего стихотворения "Собачья жалость".
Оно печаталось не только в наших альманахах "Виноградная долина", "Юг"
№16, но и в "Новый ренессанс" Международной Гильдии Писателей".
И, конечно же, помещал в "Стихи. Ру".
Вот оно:
По рассказу чудом выжившей Е.Пузановой (г.Луга)
Фронт близился. А были в гетто
Ещё и взрослые, и дети…
И подняли живых скелетов
В поход последний на рассвете.
Не удивила их побудка,
Понятно всем: кончина близко!
Стояла у просёлка будка,
И около овчарки - миска.
О, сколько дней злой голод мучил!
А тут вот рядышком - съестное!
Как пятилетняя девчушка
Могла перенести такое!?
К объедкам побежала быстро,
Стараясь на ходу не плакать,
И не стреляли вслед фашисты,
Надеялись: порвёт собака.
Овчарка провожала взглядом,
В собачьем сердце зрела жалость,
Смотрела, как ребёнком рядом
Её еда уничтожалась.
Солдаты шли и хохотали…
За горкой отзвучали пули,
А, возвращаясь, подобрали
И в лагерь девочку вернули.
Наутро новый строй, по списку.
Погнали скорбною тропою,
И вновь лизанье пёсьей миски
Забавой стало для конвоя.
Вновь утро. Девочке для шутки,
Фельдфебель кости дал (сырые!),
Уверен был: хозяйка будки
Их вместе с пальчиками вырвет.
Овчарка взяла осторожно.
Потом, фашистов озадачив,
Втянула за лохмотья крошку
Под крышу в конуру собачью.
Вернулась, съела, облизалась,
Тихонько в домике свернулась…
Грел псиный мех, как одеяло,
На нём малышка и уснула.
Спокойно ночь прошла впервые,
Малышке добрый сон приснился:
Как будто рядышком живые
Её братишки и сестрица…
Но поднял холод – нет собаки!
Испугом защемило сердце!
А в опустевшие бараки
Входил отряд красноармейцев
Спасибо тебе, собака.
_______________________________
Eine sehr rührende Begebenheit!!!
Собачье сердце...
Сейчас, когда чаще оборачиваешься на прошлое, чем заглядываешь в будущее, вспоминается родительский дом до войны. Жили мы в небольшом белорусском местечке. Когда началась война, туда очень скоро вошли немцы. Наше село сожгли, а жителей, погрузив в вагоны, погнали в трудовые лагеря.Кого-то направили в Германию, нас же повезли в Латвию, где поместили в концлагерь. Хотя я тогда была ребенком, но многое помню очень хорошо. Особенно голод и постоянный страх. К концу войны немцы ещё более ужесточили свои порядки. В лагере совсем не было еды.
Помню, все мои тогдашние детские помыслы были направлены на то, чтобы обнаружить хоть какой-то съедобный кусочек. Была рада помоям, отбросам - всему, что могло называться пищей.
Предчувствуя свой конец и неминуемый момент расплаты, фашисты начали интенсивно заметать следы зверств. Каждый день в лагере собиралась колонна узников, которую вели в ту сторону, откуда никто не возвращался. Однажды эта участь постигла и нашу семью. Я с моими старшими братьями оказалась в такой колонне. У нас не было сил не то что сопротивляться, не было сил идти пусть и навстречу своей смерти. По дороге я увидела собачью будку, возле которой сидела овчарка. Но не она привлекла тогда мое внимание. Возле будки мне померещилась миска с собачьей едой. Я впилась глазами в это видение и поняла, что миска стоит на самом деле. Я не выдержала и бросилась к ней. Представляю, как мои старшие братишки замерли от страха, понимая, что через какое-то мгновение я буду разорвана на куски этой зверюгой, Мне же было все равно. Но злющая на вид овчарка даже не шелохнулась, продолжая сидеть и спокойно наблюдать, как исчезает её дневная порция.
К этому времени колонна, где находились и мои близкие, уже прошла, и охранники просто вернули меня в барак. Так я в свои семь лет осталась совершенно одна. Назавтра немцы, видимо, решили, с одной стороны, провести эксперимент над поведением служебной собаки, с другой - ещё раз потешиться необычной картиной. Я снова оказалась в колонне, и когда мы приблизились к будке, эсэсовец дал мне в руки кость для собаки. Я подошла к ней, положила кость рядом, а сама накинулась на её еду. За спиной слышался хруст, собака грызла кость. Сегодня, вспоминая тот момент, понимаю: ожидаемого охранниками представления не получилось. Меня снова вернули в барак и три дня не трогали. На четвёртый день утром, когда я уже стояла в колонне, какой-то дядька из оцепления, ткнул в мою сторону пальцем и сказал по-русски, что из-за меня “псина совсем не жрёт”.
Меня вытащили из колонны и повели к будке. Возле неё стояла уже знакомая мне миска с едой. Я, недолго думая, накинулась на неё.Собака медленно вылезла из будки и наблюдала за моими действиями. Когда миска оказалась пустой и вылизанной мной чуть ли не до блеска, овчарка ухватила меня, семилетнего заморыша, который на тот момент представлял из себя скорее скелет, чем нормального ребёнка, за шкирку и запихнула в будку.
А потом я увидела, как через то же отверстие вовнутрь пролезает она сама. Не знаю почему, но я совершенно без страха прижалась к своей спасительнице. От нее терпко пахло псиной, но что мне тогда было до запахов! Пригревшись, я заснула. Сколько спала тогда, я до сих пор определить не могу. Знаю - долго. Что случилось за это время снаружи собачьей будки, я, естественно, видеть не могла. Когда открыла глаза и спать больше ни чуточки не хотелось, собаки возле меня не было. На её месте лежала краюха хлеба.
Я моментально спрятала подарок за пазуху и, на четвереньках выбравшись из будки, стала оглядываться.
Немецкой охраны не было видно. И вдруг я услышала чей-то крик: “Смотрите, ребёнок!”
Меня подхватили красноармейцы, освободившие наш концлагерь, пока я спала. Так я оказалась среди своих. Сегодня с высоты своих лет я понимаю, что, конечно, рассказанный здесь эпизод, может быть, ничего нового в героическую летопись войны и не добавит, но для меня незабываемо, что выжила я только благодаря собаке, у которой, в отличие от её хозяев, оказалось человечье сердце.
Свежие комментарии